— А мне не нужны зачарования, да и каменья… Хотя пару хризолитов или чего-то такого в глаза можно… — задумался я.
— А на клыки — кость, язык же можно из коралла, — протянул Готный, смотря на моё художество и передёргиваясь, видимо, от бесконечного восхищения.
— А говоришь — нужен кто-то там, — хмыкнул я. — Справишься?
— Дело-то несложное. Сделаем, Михайло Потапыч.
А через час я любовался тридцатисантиметровым статуем в виде водочного бокала, вокруг которого обвивался змеюк. Не просто обвивался, а висел мордой над отсутствующим содержимым бокала, как бы макая туда коралловый раздвоенный язык. При этом выражение на морде он имел одновременно важное, довольное и бухое в дрезину: хризолиты глаз даже слегка косили, если присмотрется. Сама композиция была выполнена из так называемой «белой меди» — чёрт знает почему, но Готный говорил «надо», помимо того, что цацка получалась не темнеющей, так ещё фактура «под чешую» вышло на загляденье. Ну и тот момент, что стоила в два раза дешевле (в плане материалов), чем из чистого серебра — забывать не стоит. И так подарок вышел увесистым, не только в прямом, но и денежном смысле.
В общем — вполне себе пристойный подарок, со значением, поднимающий настроение. По крайней мере, мне — ну а что там Серпенту, так это его змейские проблемы. Сам Потапыча пригласил, сам пусть медвежьим подаркам и радуется.
Долго думал над тем, надевать ли кирасу, но решил: ехать на аркубулюсе недалеко, башкой вращать буду с полной ответственностью, так что пойду в цивильном. Ну и собрался потихоньку, упаковав подарок в коробочку со змейски изощрённо завязанным бантиком. Я старался.
До особняка добрался без аварий, как приличный человек постучал с ноги. Дверь открыл судья, а в нескольких метрах от неё, в центре холла, меня встречала пара. И от её вида я немного удивился. Не от Серпента — на его морду змейскую я насмотрелся во всяких видах, да и лыбилась сейчас эта морда, хоть и змейски, но умеренно-доброжелательно. А вот барышня рядом, мягко говоря, немного удивляла. В платье со вставками из змеиной кожи, с шашкой и парой пистолей на поясе, в полукирасе, которую так и хотелось назвать «бронебикини». Впрочем, в женском исполнении это и был бронелиф: поражения требухи териантропу не критичны, а вот сердце и лёгкие — объекты уязвимые. Может, и не смертельные, но териантроп с разорванным брюхом — боеспособен. А с пробитым сердцем или развороченными лёгкими — нет. В зависимости от силы, типы изменения и поддержки тотемного духа, такому в грудь раненому надо от десяти минут до нескольких часов в покое. И шашкой махать и другим членовредительством заниматься он просто не сможет, никак. Так что бронелифчики на женщинах-владетельницах и полукирасы на мужчинах — вполне оправданы, если ношение полноценной брони по тем или иным причинам не годится. Но всё равно смешно, хотя только мне, как понятно.
Впрочем, бронелифчик с узорами был не тем, из-за чего я удивился. Дело в том, что была эта дамочка явной и однозначной Лидари. При этом стояла, держала себя, даже бросала на Серпента взгляды так, что было понятно: упомянутая Серпентом Эвта, дама, сожительство с которой третий десяток лет сейчас празднуется — Эвта Лидари.
Что… и тут я чуть не заржал в голос: выходило, что читанная мной история по поводу «сопротивления правосудия Лидари поединком» с последующей свадьбой на побеждённой Лидари — история моего бывшего начальника и теперешнего приятеля Серпента. По крайней мере, по срокам и уникальности данного явления, так было наиболее вероятно. Так что оскалился я, пожелал всяческих благостей и всучил змею коробку.
Тот стал алчно её вскрывать, но недаром я потратил немало времени на то, чтоб бантик не только смотрелся изящно, но и скрывал за своей изящностью лютые, трудноразвязываемые узлища. Зрелище извивающегося над коробкой Серпента радовало, но недолго: кротко улыбнувшаяся Лидари лапой в полуобороте просто перерезала обвязку коробки. И с интересом, вместе с супругом, заглянула в коробку.
Серпент продолжал радовать выражением морды — и довольным, и растерянным, и обиженным. А Эвта, рычаще рассмеявшись, выдала:
— И впрямь — ты как живой, Трунк, — захихикала Лидари.
А я хоть услышал, как Серпента зовут. Последний строил вид обиженного адвокатом змея, но через секунду шипяще рассмеялся, разглядывая дар.
— Порадовал, Потапыч, хоть и не без подколки, — махнул он лапой. — Ты первый из гостей, ну да живешь недалече. Проходи, угощайся.
В общем-то, холл переходил в небольшой банкетный зал. Не потому, что там надо было стоять, просто центрального стола не водилось, а были диваны, кресла и столики. И тройка слуг в стиле «чего изволите». Так что ухватил я пожрать, думал уже подействовать змею на нервы… в смысле, выразить приязнь и оказать поддержку. Но тут начали подваливать прочие гости. И оказалось их и вправду немного, шестнадцать владеющих, не считая меня. И пять из них Лидари, причём явно из разных прайдов. Три дамы и пара наоборот. Остальные — чиновники высокого пошиба, два главы Родов, но явно в качестве «друзей дома», судя по общению. В общем, такая, скорее домашне-дружеская тусовка, в которой я не очень понимал, что делаю. Как-то… впрочем, позвал — и пришёл, махнул я лапой, налегая на вполне съедобное угощение. Народ же выдавал тосты, общался-питался, ну и всякие байки травил, не без этого. Выходили именно дружеские посиделки, а не традиционная гулянка, с пьянками, драками и потрахушками. Даже меня в беседу как-то вовлекли, всякими вопросами и всё такое. Довольно занятное общество, из которых половина — гостьи бывшей Лидари, а половина Серпента. Может, и не пригодится никогда, но и лишним знакомство не будет.
А Серпент, тем временем, радостно воплощал картину с моего «медицинского» дара. Не нажирался в зюзю, но боролся с зелёным сородичем с достойной уважения самоотдачей. А когда, часов в девять пополудни, народ стал рассасываться (что ещё раз указывает, что была это не гулянка, а посиделки занятых людей), ухватил меня под руку и, шипя перегаром, потащил на «давай выпьем». Я заинтересовался, в смысле: может, пойму, что Серпенту от меня надо, не конкретно, а вообще. Ну, в том смысле, что его благорасположение к видому из Зажопинска, с не самым сахарным характером, всё же несколько чрезмерно. Да и Эвта за нами шла, что было совсем занятно: обычно в таких пьянках, всё же, дамы не участвуют.
Но оказалось, что ухватил меня змеюк не из-за пьянки, а именно чтобы рассказать свою историю. Любви и ненависти, именно так — то ли на алкоголе прорвало, то ли… Ну скажем так, я понял, что во мне Серпент нашёл. Он меня искренне считал (что, в чём-то, было именно так) собратом по несчастью.
Так вот, Серпент — тотемный дух, чьё имя принял последний оставшийся в живых из рода Змеивичей Трунк или Трункус. Последнее — дополнительная причина проржаться, потому что имя было говорящим, как и у Михолапа. Но если у бывшего теловладельца всё однозначно, то Трункус было словом… многозначным. И ствол (есть надежда что древесный, но без уточнений), и крепкое дерево, и… колода. Хотя подколодной в данной семейке выходила скорее супруга. Но и это не точно: дерябнувшая поллитру «а за компанию» дамочка, хихикая, делала тонкие намёки, что с таким мужем — никто больше не нужен. Тонкость намёков тонкостью, но судя по всему, змей был не просто териантропом, но и многочленом в самом прямом смысле слова, на основе зверя-прототипа.
Впрочем, смех смехом, а история Трунка не самая весёлая. Обнаружил на месте пограничного с Золотой Волостью родового гнезда пепелище, он немного обиделся. Немного поизвивался, пошуршал и выяснил, кто такой серпентофоб. Ими оказался род владеющих данников-корифея, уж чёрт знает, с чего Змеевичей не взлюбивших, возможно — за деньги Змеевичей, которые не у них.
И потравил, к чертям, за месяц, весь род до последнего. Собственно, как и у Михолапа с Феллисами, так что «близость» тут не надуманная. Но если Михолап «развлекался» в глубоком зажопинске, то Змеевич — в сердце золотой волости. И… не прятался. Потравив последнего кровника, на вопрос «а не ты ли потравил уважаемых?» пожимая плечами ответил «я».